Люди при коммунизме
Обычно, узнав о том, что я марксист, окружающие начинают относиться ко мне с подозрением или даже вообще с неприязнью. Впрочем, некоторые люди опять изменяют своё отношение ко мне, — но теперь уже в лучшую сторону — когда выясняют, что я не только марксист, но одновременно ещё и капиталист, эксплуататор. Что поделаешь: капитализм нынче торжествует во всём, в том числе и в симпатиях народа. Подавляющее большинство нашего населения сегодня твёрдо убеждено в том, что капитализм (разумеется, не такой как "у нас", а такой, как "у них", то есть "настоящий", "правильный" и т.д.) является истинным воплощением совершенства; что порядки лучшие, чем капиталистические — это просто чья-то злобная и бесчеловечная выдумка; что развитие общества на капитализме закончилось и т.д. Впрочем, среди людей изредка встречаются и такие, которым всё же приходят в голову мысли, что у капитализма наряду со многими достоинствами имеются и несомненные системные недостатки и что недостатки эти, в принципе, вполне можно исправить. А такое исправление, естественно, требует определённого изменения общества.
Как-то раз на излёте перестройки одна моя знакомая журналистка (кстати, бывший член КПСС, почти что с гордостью сообщавшая мне за год до описываемого эпизода, что у них в редакции все поголовно — коммунисты) попыталась подтрунивать над моими представлениями о будущем человечества: ей показалась наивной моя уверенность в неизбежности коммунистической формации (а я, кстати, никогда не был даже комсомольцем). Мое ответное подтрунивание над её непоследовательностью в политических взглядах, а также апелляции к разуму, которым можно уловить некую закономерность в историческом изменении социальных порядков, заставили её поразмыслить о коммунизме несколько более серьёзно.
— Если уж я и согласилась бы жить при коммунизме, — объявила в конце концов она, — то лишь при таком, который описан у братьев Стругацких в книге "Возвращение. (Полдень, XXII век)".
Что ж, в "Возвращении..." все события происходят, действительно, с очень приятными и жизнерадостными, постоянно откалывающими всякие нехилые шуточки, достоверно счастливыми людьми — в основном, всевозможными исследователями. Жить среди подобных людей — это и в самом деле большое удовольствие.
Однако достоверен ли облик такого общества? Столь ли идеальной, столь ли жизнеутверждающей будет социальная картина при коммунизме?
Недавно я испытал приступ лёгкого огорчения. Дело в том, что за десять лет после перестройки наши крайне немногочисленные ряды единомышленников-марксистов наконец-то пополнились ещё одним человеком. Человека этого зовут Денис, он молод и учится в финансовом институте. Денис поддался на мою марксистскую обработку по нескольким причинам, главной из которых было его неприятие того, чем в его институте принято обосновывать непогрешимость преподаваемых доктрин. А непогрешимость этих доктрин в институте у Дениса обосновывается обычно через ссылки не на практику, а на авторитет разных выдающихся личностей, через предложения возмутителю научного спокойствия отстать со своими глупыми вопросами, через науськивание на этого возмутителя спокойствия послушного большинства аудитории, через уверения, что подмеченные возмутителем спокойствия противоречия в теоретических построениях преподавателей на самом деле вовсе никакие не противоречия, а совершенно нормальное положение вещей и т.д. Разумеется, среди преподавательского состава института имеются и толковые, думающие, творчески настроенные люди, но они пребывают в подавляемом меньшинстве, и из этого меньшинства всего лишь один преподаватель, доктор наук, читал когда-то лекции потоку Дениса.
Я сумел преодолеть отторжение Денисом марксизма (а сие отторжение, конечно, было — и ещё какое: схоластичность преподавания в финансовом институте неразрывно связана с умением настроить обучаемых на агрессивное неприятие конкурирующих доктрин) благодаря тому, что, отвечая на его вопросы, ссылался не на авторитеты (которые я признаю только в том смысле, что все их утвеждения надо с пристрастием проверять в самую первую очередь, то есть раньше утверждений исследователей, не обладающих авторитетом) и не на цитаты (которых не знаю и в знании этом практически не нуждаюсь), а на практику, на одну лишь максимально широкую практику.
В итоге Денис пусть хоть и со скрипом, но всё-таки в конце концов убедился, что наш марксизм — это просто материализм, который ни во что не ставит никакие догмы и готов к постоянным коррекциям в сторону менее ошибочных представлений. Интерес Дениса к марксизму оказался настолько велик, что он, Денис, параллельно своей учебе в институте примерно за полтора года одолел две книжки избранных материалов неформального журнала "Марксист", издававшегося в 1989-1990 гг.
И вот совсем недавно в разговоре со мной о социализме Денис вдруг этак между прочим сказал, что понимает, почему при социализме люди станут совершать меньше преступлений: потому, что станут более сознательными. Когда я услышал от Дениса эти слова про повышенную сознательность при социализме, то сразу же почувствовал — на данную тему нужно просветить побольше народу (человека хотя бы два-три) путём написания соответствующего текста.
Итак, прежде всего: каким образом мы можем максимально достоверно судить о будущем, каким образом мы можем что-либо более-менее точно предсказывать? Естественный и единственный ответ тут таков: только основываясь на прошлом, только продолжая найденные в нём закономерности в будущее. Никакого другого способа более или менее достоверно судить о будущем, повторяю, нет.
Даёт ли нам прошлое какие-либо основания считать, что сознательность, нравственность большинства людей имеет тенденцию к резкому улучшению? Увы, нет. Какими эгоистичными, вороватыми, инертными, беспринципными, склонными к обману ближнего пустышками люди были вчера — такими же точно они являются сегодня и, судя по всему, останутся завтра и послезавтра.
Однако означает ли это, что социальный прогресс должен будет остановиться, что коммунизм недостижим? Нет, конечно. Смены формаций и повышение благосостояния общества всегда шли на фоне примерно одного и того же нравственного состояния большинства людей — то есть социальная картина иногда совершенно кардинально улучшалась при сохранении одного и того же нравственного фона. Менялись эпохи, проходили тысячелетия, а проповеди служителей всевозможных культов оставались неизменными; призывы любить ближнего, не убивать, не красть, не обманывать и т.д. не теряли актуальности (ибо не оказывали почти никакого положительного воздействия на людей).
Здесь, конечно, возникает очень естественный для нематериалистов вопрос: если нравственный потенциал большинства людей не менялся, то за счёт чего же тогда у человечества улучшалась социальная картина?
Во-первых, за счёт возрастания общего благосостояния, которое (возрастание) происходило прежде всего благодаря техническим усовершенствованиям средств жизнеобеспечения, а во-вторых, за счёт выработки у людей более прогрессивных стереотипов социального поведения.
С первым фактором всё, разумеется, понятно: люди живут лучше тогда, когда потребляют больше, а работают меньше. Кроме того, некоторые безнравственные потенции людей при повышении их, людей, обеспеченнности меньше провоцируются к проявлению, к реализации.
А вот по поводу второго фактора надо сделать, видимо, специальные разъяснения. Более прогрессивные стереотипы поведения — это, например, привычки к товарному производству и товарообмену, к демократическим процедурам и т.п. Подобные привычки, естественно, не имеют почти никакого отношения к сознательности, нравственности, альтруизму и т.д., ибо для товарообмена нормальными являются стремления объегорить контрагента, удушить конкурентов, монополизировать рынок и т.п., а для демократии нормальным является отстаивание каждым гражданином своей личной выгоды всеми разрешёнными способами.
Итак, повторяю ещё раз: во-первых, исторические тенденции в изменениях общества не дают никаких оснований считать, что нравственный облик людей при коммунизме существенно улучшится, а во-вторых, социальная картина обычно улучшается вовсе и не за счёт изменений в нравственном облике большинства членов общества.
Однако, может быть, есть смысл ожидать, что с переходом к коммунизму произойдёт всё-таки некий непрогнозируемый скачок в уровне нравственности? Может, тут вовсе и не надо исходить из обычных прямолинейных экстраполяций, основанных на выявленных в прошлом тенденциях? Ведь, например, в первой половине XIX века никто не мог предсказать нынешнюю оккупацию дорог автомобилями — тогдашние футурологи в лучшем случае прогнозировали лишь частичную электрификацию гужевого транспорта. Никто также не смог предсказать сегодняшнее тотальное применение лазеров, персональных компьютеров и т.д. — так разве можно полагаться в прогностике на прямолинейные экстраполяции?
Ответ здесь может быть всего лишь один: на прямолинейные экстраполяции полагаться не только "можно" — нет, на них полагаться просто необходимо, ибо, как это уже отмечалось выше, полагаться тут больше и не на что.
Кроме того, прямолинейные экстраполяции вовсе не столь уж и беспомощны в прогностическом плане — здесь вся проблема состоит только в количестве тех сведений, на основании которых строится более или менее длинная прогностическая линия. Если имеется достаточно много сведений, подтверждающих длительность тенденции, то достоверность долгосрочного прогноза увеличивается. А вот если таких сведений практически нет — то есть если никто не анализировал тенденции изменения транспортных средств или вычислительной техники, если никому не были известны ни теория развития технических систем, ни теория решения изобретательских задач — то тогда прогноз на длительную перспективу будет недостоверным и, скорее всего, нелепым.
В то же самое время никакие резкие скачки не бывают полностью неожиданными — у глобальных изменений всегда имеются более-менее отчётливые предвестники. Например, футурологи XIX века, предсказывавшие для нашего времени засилье карет с фарами на лошадиной сбруе, упускали из виду и повозку Кюньо 1770 года, и паровые омнибусы, уже вовсю разъежавшие в XIX веке по дорогам Европы.
Так есть ли какие-нибудь предвестники того, что в нравственном облике людей коммунистического будущего произойдут существенные перемены? Нет, на протяжении последних тысячелетий мировой истории нравственный облик членов общества всегда был почти одинаковым, готовность людей совершить подвиг или подлость не претерпела заметных изменений. А это как раз и означает, что при коммунизме, который наступит в самых развитых странах планеты лет, видимо, через пятьдесят-семьдесят, никакого значительного повышения сознательности у людей не будет.
Этому, кстати, имеются кое-какие подтверждения уже и сегодня. Вот, например, одно из них.
Как нам, марксистам, известно, коммунизм характеризуется двумя вещами: во-первых (и это главное), неограниченной демократией — то есть не только привычной и широко распространённой ныне демократией в области политики, но также ещё и демократией в области экономики, в области управления общественно значимыми средствами жизнеобеспечения (выражаясь совсем уж по-простому — прямой, равной, тайной и т.д. выборностью снизу доверху всех-всех-всех управленцев в области производства), а во-вторых (и это уже не столь обязательно, по крайней мере, поначалу), исчезновением (разумеется, постепенным) распределения потребительских благ как общественно организованного процесса (здесь имеется в виду то, что из-за тотальной механизации, автоматизации и т.д. производства количество человеческого труда по распределению потребительских благ начнёт превышать количество человеческого труда по их производству, то есть распределение потребительских благ проще будет отдать уже на откуп личной инициативе членов общества, а это значит, что всё более и более полно начнёт воплощаться в жизнь известный принцип "каждому по потребностям"). Итак, ещё раз для ясности: коммунизм характеризуется двумя обстоятельствами — во-первых, неограниченной демократией, а во-вторых, распределением по потребности.
Можно ли обнаружить какое-либо положительное влияние демократии на уровень нравственности, на моральный облик людей? Нет — это влияние практически отсутствует. Сие хорошо иллюстрируется сходством в поведении людей во время сталинских репрессий в СССР и во время разгула маккартизма в США. Как может показаться на первый взгляд, всеобщая подозрительность и сотрудничество с карательными органами могли быть спровоцированы только в СССР, только среди советских людей, подданных тоталитарного государства, подобострастных холопов, готовых лизать зад начальству и привычных к такому лизанию. Однако, как показывает история, сенатор Маккарти, "бесноватый из Висконсина", при помощи своих "Комиссий по антиамериканской деятельности" буквально за несколько месяцев сумел установить точно такую же, как в сталинском СССР, атмосферу тотального доносительства и среди американцев — среди этих гордых граждан, постоянно с чувством превосходства напоминающих своим чиновникам всех мастей, что они, чиновники, кормятся из рук налоплательщиков. Ещё раз: ни гражданское воспитание, ни демократические навыки не спасли американцев от тотального проявления подлости во времена маккартизма (а древних римлян — во времена марианских и сулланских проскрипций)
Но быть может, уровень нравственности при коммунизме должен будет резко подняться по причине отсутствия ограничений в потреблении, то есть вследствие пребывания людей в такой социальной среде, где окажутся удовлетворёнными почти все их потребности (кстати, маккартисты ведь вынуждали американцев предавать друзей и знакомых как раз под угрозой внесения в "чёрные списки", то есть, фактически, под угрозой потери всех средств к существованию)? Сразу же усомниться в истинности последнего предположения заставляет то, что во все времена во всех обществах имелись группы людей, живших практически в потребительском коммунизме. Эти люди принадлежали (и принадлежат), как правило, к близкому окружению крупных чиновников или собственников. Как показывают исторические и светские хроники, случаев проявления подлости, половой распущенности, безжалостности, спеси, алчности, ограниченности, убивания времени на ерунду и т.п. в среде этих социальных слоёв — более чем достаточно. (Быт данных слоёв вполне достоверно описывают, например, такие довольно известные художественные произведения как "Горе от ума" Грибоедова, "Евгений Онегин" Пушкина, "Обломов" Гончарова, цикл "Человеческая комедия" Бальзака, а также телесериалы "Санта-Барбара", "Династия" и т.д.)
В общем, члены коммунистического общества будут совсем не такими замечательными и искрометными, как персонажи "Возвращения..." Стругацких. В большинстве своём они окажутся похожими вовсе не на Горбовского и Ко, а на нормальных, обычных людей типа Фамусова, Скалозуба, Репетилова, Онегина, Печорина, Обломова и т.д. То есть все мечты о некоем волшебном изменении природы человека, о его чудесном "перевоспитании", о его резком выздоровлении от "вещной болезни" (выражение самого А.Н.Стругацкого) — несбыточны. Ещё раз: надежды на реализацию какого-нибудь сусального "Морального кодекса строителя коммунизма" — это не более чем маниловщина.
Итак, можно заключить следующее: капитализм отнюдь не вечен — стремление ликвидировать его системные недостатки рано или поздно приведёт человеческие общества к замене его коммунизмом (социализмом). При коммунизме солидная часть наших нынешних проблем исчезнет почти начисто — прежде всего это касается, конечно, того, что связано сегодня с первоочередными жизненными потребностями людей в жилье, еде, одежде, передвижении и т.п. Однако сие исчезновение проблем с распределением первоочередных жизненных благ будет иметь причиной вовсе не повышение сознательности людей, не резкое возрастание их готовности снять последнюю рубаху ради счастья ближнего, не массовое перевоспитание их в аскетическом духе, нет — в этой области все конфликты уладятся только потому, что тотальная автоматизация производства ликвидирует наконец дефицит первоочередных жизненных благ, и, тем самым, исчезнет главный на сегодня повод для социальных раздоров.
Разумеется, при коммунизме далеко не всё окажется идеальным: например, никуда не пропадут всевозможные маньяки, хулиганы всех направлений — от уличных до компьютерных, террористы самого разного окраса и т.д. Кроме того, перед человечеством во весь рост встанут такие вопросы, о решении которых мы сегодня боимся даже и помышлять, например: кого, какие объекты следует наделять человеческими правами; какие жертвы со стороны общества допустимы ради получения неких важных научных результатов; как справиться с ордами скучающих бездельников; по каким критериям следует распределять право на бессмертие; как примирить инстинкт деторождения женщин с объективными требованиями остановить естественную рождаемость и т.п.
Решение некоторых из этих вопросов приведёт к загниванию и исчезновению коммунизма — разумеется, вместе с самим обществом. Впрочем, это тема уже совсем для другой заметки — заметки под названием "Что будет после коммунизма?"
http://www.materialist.kcn.ru/kn6_4.htm
Вход
FAQ
Поиск
